В.А.ТЕЛЯКОВСКИЙ. Воспоминания. Л.-М., 1965.

с.33
Молчанов принялся за основание императорского Русского театрального общества, во главе с другим русским театралом, менее его в деле опытным, но не менее его связанным с театром помощью любимой женщины-артистки балерины М.Кшесинской. Я говорю о великом князе Сергее Михайловиче, занимавшем совершенно исключительное положение в театральном мире в качестве великого князя и президента Русского театрального общества. Оба они имели в театре сильные ручки: А.Е.Молчанов – М.Г.Савиной, а Сергей Михайлович – М.Кшесинской.

с.34
М. Г.Савина отлично играла и была бесспорно прекрасная артистка. М.Кшесинская прекрасно танцевала и была также бесспорная выдающаяся русская балерина.
Обе они свое дело делали хорошо, и осуждать их в театре, как артисток, не будем. Вне театра действия их нас мало касаются, мало кто и что вне театра делает в нашем обширном отечестве. М.Савина любила вообще, а сцену особенно. М.Кшесинская любила балет вообще, а жизнь высочайшую особенно.

Для первой успех на сцене был главной целью, для второй успех на сцене был средством: стремления ее были более грандиозны и обширны, и роль только балерины, хотя и выдающейся, не удовлетворяла ее смолоду.

М.Кшесинская уже на тринадцатом году службы вышла по собственному желанию из состава балетной труппы. Силы свои она берегла для другой цели. М.Кшесинская была бесспорно умная. Она отлично учитывала как сильные, так в особенности и слабые стороны мужчин, этих вечно ищущих Ромео, которые о женщинах говорят все, что им нравится, и из которых женщины делают все, что им, женщинам, хочется.

с.53
До каких грандиозных планов доходили иногда «господа благотворители». Видно, например, из следующего факта. Во время японской войны М.Кшесинская задумала везти императорский балет во главе с ней, с благотворительной целью, в Париж и другие города Европы. Она должна была там дать ряд спектаклей, чистая прибыль от которых должна была идти на русский флот!!! Что она, артистка, это придумала – полбеды. Мало что женщина, да еще артистка, может придумать. Недаром еще Людовик IX вы дадите женщине свободу говорить вам о важных вещах, невозможно, чтобы она не довела вас до греха». И вот почти в течение почти двух месяцев вопрос о поездке Кшесинской серьезно разбирался. Идею Кшесинской поддерживал великий князь Сергей Михайлович и убеждал министра двора, барона Фредерикса, и государя дать на это свое согласие. Сколько докладов устных и письменных было по этому поводу, сколько переписки и сколько потрачено времени, чтобы доказать всю несуразность и неблаговидность подобной поездки! Только благодаря вмешательству молодой императрицы поездка эта не состоялась, несмотря на то, что переговоры великого князя Сергея Михайловича с одним из парижских театров были к тому времени уже закончены.

с.61-63
Из числа членов императорской фамилии серьезно вмешивались в дела дирекции двое: великий князь Сергей Михайлович и великая княгиня Мария Павловна. Первый вмешивался ввиду своей дружбы с М.Кшесинской и в своих вмешательствах руководствовался главным образом целями, которые преследовала она. Великая же княгиня Мария Павловна вмешивалась благодаря влиянию, оказываемом на нее М. Бенкендорфом, преследовавшим свои личные цели.

М. Бенкендорф давно считался другом великих князей Владимира Александровича и Алексея Александровича – был не другом, а шутом при дворах этих великих князей. Сам он считал себя большим знатоком не только театра, но и всех вопросов, касающихся искусства вообще, мечтал о посте директора театров и был очень обижен, что его на этот раз не назначали. Он был в близких приятельских отношениях с двумя лицами, тесно соприкасавшихся с театральной жизнью, - С, Дягилевым и А. Крупенским. Каждый из этих последних также, в свою очередь, тайно лелеял мечту о директорском месте. Все трое, по мере того как их вожделения становились все менее и менее осуществимыми, начали проявлять ко мне явную неприязнь и даже враждебность, принимавшую активный характер.

Интриги и истории, ими создаваемые, были самого разнообразного и каверзного свойства и часто ставили меня в чрезвычайно затруднительное положение, особенно щекотливое потому, что враждебная мне тройка неизменно опиралась на авторитет великой княгини Марии Павловны. Положение осложнялось еще тем, что нередко в возникшей истории великий князь Сергей Михайлович становился, со всем своим влиянием, в оппозицию к Марии Павловне и выдвигал какие-нибудь свои требования. Бенкендорф, Дягилев и Крупенский, бывавшие то в ссоре, то в дружбе с Кшесинской, не всегда знали, куда пристать, когда поднятая ими история начинала принимать слишком серьезный характер. Точно также и великий князь Андрей Владимирович, бывший в дружбе с Кшесинской, часто колебался, какого лагеря держаться – Сергея Михайловича или Марии Павловны. Словом, путаница поднималась невообразимая.

В 1909 году, когда великая княгиня взяла под свое покровительство антрепризу С. Дягилева в Париже, Сергей Михайлович, обидевшись на С.Дягилева за то, что этот последний не пригласил Кшесинскую участвовать в парижских спектаклях, написал министру двора письмо, в котором обрушивался на антрепризу Дягилева, называл ее шантажной и советовал принять мер, «дабы прекратить наживу под флагом императорских театров». Для этого, по мнению великого князя, существовало только одно средство – это, чтобы дирекция сама, на свой счет, послала балетную труппу императорских театров в Париж во главе с М.Кшесинской. При этом в письме своем великий князь негодовал, что Мария Павловна позволила С.Дягилеву заручиться ее покровительством и, вероятно, не без участия в этом деле М.Бенкендорфа. Письмо было написано спешно, и место оправления обозначено – «Москва-вокзал»: он уезжал на Кавказ охотиться и не хотел откладывать это важное дело до своего возвращения. Он обещал по возвращении более подробно переговорить с министром о своем проекте.

Делом этим очень интересовался и великий князь Андрей Владимирович. 17 сентября он мне телеграфировал, чтобы узнать, в каком положении дело Дягилева и правда ли, что его мать, великая княгиня, поддерживает антрепризу Дягилева и тем мешает осуществлению проекта Сергея Михайловича и Кшесинской.

Министру двора пришлось разбираться в домогательствах как Марии Павловны, так и Сергея Михайловича, причем удовлетворения Желания одного нарушало возможность удовлетворить желание другого. Назревал неразрешимый высочайший конфликт – и писалось по этому поводу бумаг писем, не говоря уже о разговорах.

В конфликте замешаны были и президент Академии художеств и прима-балерина и генерал-фельдцейхмейстер всей русской артиллерии, он же президент Театрального общества. Великому князю, кроме многосложных обязанностей по всей артиллерии и по всем театрам необъятной России, надо было еще успеть поохотиться и в России и на Кавказе; затем необходимо было успеть заехать в Крым, куда министр двора сопровождал государя и где вопрос о русском балете в Париже должен был окончательно выясниться. Понятно, что голова кругом пойдет, и письма об этом важном деле приходилось писать в пути, на вокзале в Москве. К тому же, в данном случае обнаружился еще один раскол среди членов царской фамилии, и чью сторону принять - для министра была задача не из легких. Вопрос о необходимости показать Кшесинскую в Париже во главе нашей несравненной балетной труппы поднимался уже неоднократно по разным поводам. Надо было наконец решить, необходимо это или нет.

с.69
Представления Вагнера посещали; на эти оперы была мода, хотя находили их очень скучными. Больше нравился балет и французский театра и менее всего Александринский, хотя к этому драматическому театру за последнее время отношение высшего общества несколько изменилось – Александринку стали больше посещать. Вообще же интересовались не столько спектаклями, сколько артистами с именем и ужасно любили выслушивать различные анекдоты о модных артистах, особенно о Кшесинской, Шаляпине, Собинове, Кузнецовой, Липковской, Савиной и других.

с.152-154
Но мало ли что в петербургском балете казалось на первый взгляд странным. Взять хотя бы самый репертуар. Казалось бы, балерина, служа в дирекции, должна принадлежать репертуару, а тут оказывается, что репертуар принадлежит М. Кшесинской, и как из пятидесяти представлений сорок принадлежат балетоманам, так и в репертуаре – из всех балетов более половины лучших принадлежат балерине Кшесинской. Она считала их своей собственностью и могла дать или не дать их танцевать другим.

Бывали случаи, что выписывали из-за границы балерину. В контракте у нее были обусловлены для гастролей балеты. Так было с балериной Гримальди, приглашенной в 1900 году. Но, когда она вздумала один балет, обозначенный в контракте, репетировать (балет этот был «Тщетная предосторожность»), Кшесинская заявила:

- Не дам, это мой балет.

Начались телефоны, разговоры, телеграммы. Бедный директор метался туда, сюда. Наконец шлет министру шифрованную телеграмму в Данию, где тот в это время находился при государе. Дело было секретное, особой государственной важности. И что же? Получаем такой ответ: «Так как балет этот Кшесинской, то за ней и оставить».

Все детали этой эпопеи поразительно интересны, - но об этом когда-нибудь.

Раз один наивный человек меня спросил:
- Да что же, наконец? В Александринском театре – Савина, В Мариинском – Кшесинская распоряжается, а вы кто же?
Я отвечал:
- Директор.
- Да какой же вы после этого директор?
- Самый, - я говорю, - настоящий, и советник тайный, а распоряжаются явные доктора, но в списке администрации они, как лица женского пола, по недоразумению не записаны.

И действительно: как в Александринском театре репертуар возили на предварительное утверждение М. Г.Савиной, точно также в балете поступали по отношению в Кшесинской. Тут дело было даже проще, балетный репертуар короткий: один-два спектакля в неделю; и вот перед выходом этого репертуара в дирекцию являлся главный режиссер балета Аистов. Он был такой большой и солидный мужчина, говорил громко и басом:

- Кшесинская прислала мне сказать, что тогда-то она будет танцевать такой-то балет, о чем и считаю долгом поставить ваше превосходительство в известность.
- Что же, хорошо, - отвечал директор. – Пускай танцует. А думал было дать балет другой, и такой-то танцовщице… Ну все равно, в повременю, отложим до следующего раза. Конечно, - отвечал режиссер. – С Кшесинской все равно ничего не сделаешь, такой уж порядок еще при наших предшественниках был заведен.

Все это не анекдоты, а истинная быль.

…На Петипа еще влияла преподавательница танцев артисток – класса усовершенствования Е.П.Соколова, бывшая балерина, желавшая протежировать тех, которые занимались у нее. Другие же, в том числе М. Кшесинская, занимались у Н. Лгата. который также был хорошим преподавателем.
Легат называл Кшесинскую «Маля», а она его «Колинька».

с.155
Помню еще по Москве, как В. П. Погожев на мое решение дать Е. Гельцер попробовать протанцевать главную роль в балете сказал, что «немыслимо это сделать без решения директора» (тогда Всеволожского). Благодаря этому в Петербурге долгое время была лишь одна балерина Кшесинская, а Преображенская лишь на двенадцатом году службы удостоилась этого звания и то благодаря тому, что за нее хлопотал брат тогдашнего директора князь Волконский.

Многие талантливые балетные артистки так и не могли до старости испытать свои силы в первых ролях. Например, танцовщицу Рыхлякову захотели пробовать, когда у нее уже не было ни молодости, ни энергии, - а танцовщица она была выдающаяся.

с.159-159
(Приход Фокина, 1903-1910 гг.). Широкий доступ, открытый дирекцией для испытания молодых артисток в роли балерин, дал хорошие результаты, и за эту эпоху. Кроме бывших уже балеринами М.Кшесинской и О.Преображенской. Появилась целая плеяда блестящих молодых балерин, первое место среди которых заняла Павлова 2-я, затем Трефилова, Карсавина, Егорова, Седова, Смирнова, Ваганова и другие.

с.242
(1905 год).За забастовку. Между прочим, особенно горячо говорил брат М. Кшесинской – И. Кшесинский. Говорили даже, что у него «революционность» наследственная, перешедшая от отца именно к нему, минуя его сестер. Отец Кшесинского будто участвовал в польском восстании 1863 года и хранил шапку-конфедератку!! И вот теперь И.Кшесинский мстил дирекции за угнетение в русском императорском балете семьи Кшесинских!!!

с.280
(1905 год. Инцидент с Иосифом Кшесинским).
24 ноября, на следующий день, ко мне явился Кшесинский и объявил, что подавать прошение он окончательно отказывается, ибо виноватым себя в мордобитии не признает.
…Теперь же, он единственно на что согласен – это подать прошение о двух месячном отпуске с сохранением содержания. В противном случае, он предпочитает, чтобы его уволили без прошения, ибо, имея связи среди менее революционного общества, он найдет способ жаловаться на произвол дирекции и подаст прошение на высочайшее имя, не сомневаясь, что его в высших сферах поддержат, - ибо там семья Кшесинских оценена не так легкомысленно, как в дирекции, не отдающей себе отчета, с кем она имеет дело и каковы заслуги Кшесинских перед царем и отечеством.

с.283
2 декабря барон Фредерикс сказал мне, что великий князь Сергей Михайлович возмущен удалением Кшесинского. Он находит, что раз выгнали Кшесинского, надо было удалить и Монахова. При этом великий князь еще добавил, что если Кшесинский не будет возвращен в балет, балетная труппа забастует. Несомненно, что все это говорилось великим князем со слов И.Кшесинского и под влиянием М.Кшесинской. На это я сказал министру, что великие князья меня положительно поражают. Неужели они недостаточно уже вмешивались в театральные дела!.. Мало у нас историй с самой Кшесинской – так нет: теперь еще начинаются истории и с ее родственниками.

с.285-290
Я был рад, что мне удалось настоять на решении удалить Кшесинского – и то досталось не без труда, и я ждал еще, что будет предпринимать М.Ф.Кшесинская, которой об удалении ее брата несомненно написал великий князь Сергей Михайлович. Я был убежден, что предстоит борьба с ней, и, конечно, не ошибся.

Но как же ей, М.Ф.Кшесинской, вмешаться в это щекотливое дело? Нельзя же открыто взять сторону брата-революционера – это было бы черной неблагодарностью за пятнадцатилетние милости к ней русского двора. Не к лицу же ей открыто сочувствовать смутьянам!.. Как же быть?!.

Я не заставил М.Ф.Кшесинскую долго ждать и вскоре же предоставил ей превосходный предлог для выступлений. Дело в том, что в прошлом сезоне Кшесинская официально ушла в отставку, получив 4 февраля 1904 года прощальный бенефис. Тогда же она обусловила себе несколько гастролей в сезоне 1905/1906 года, причем должна была выступить в балетах «Дочь фараона», «Эсмеральда» и «Тщетная предосторожность», которые в силу традиций или, лучше сказать, инерции были как бы закреплены за ней и считались ее монополией.

Однако ввиду неожиданных событий в России наша несравненная прима-балерина сочла за благо покинуть хмурый, неприветливый Петербург ит спокойно и весело смутное время на берегах теплого Средиземного моря. Несмотря на всю любовь свою к сцене, прима-балерина благоразумно решила удержаться от неуместного шага и от предположительно назначенных гастролей своих отказалась, по-видимому, отнюдь не собираясь показаться в Петербурге в столь рискованный час.

Несмотря на то, что она уже была балериной в отставке, три ходовых балета, а именно: «Дочь фараона», «Эсмеральду» и «Тщетную предосторожность» М.Ф.Кшесинская как бы считала своей собственностью и зорко следила из-за границы, чтобы никто этих балетов не смел танцевать. По тому исключительному положению, которое она занимала, Кшесинская решила, что хотя она и в отставке, хотя она и за границей, но коронные ее балеты никто танцевать не смеет. О них публика может сожалеть, может их оплакивать, но в то же время должна понимать, что без нее, Кшесинской, эти балеты даваться не могут. Она, прима-балерина, настолько связана с ними воспоминаниями, что дать их без нее – несправедливость и преступление. Балеты эти должны быть под ключом, пока сама не смилуется и не захочет в них выступить в качестве драгоценной гастролерши. Как все это хорошо было устроено1..

Все это мне, однако, порядком надоело, и в начале декабря я приказал возобновить закрепощенные балеты – в «Тщетной предосторожности» назначив репетировать О.О.Преображенскую, а в «Дочери фараона» А.П.Павлову. Разумеется, агентура Кшесинской мигом донесла ей об этом, и вот в начале января (1906 г.), пока балеты еще не были возобновлены, я получил от Кшесинской следующее письмо из Канн:

Многоуважаемый Владимир Аркадьевич!
Обращаюсь к Вам с маленькой просьбой, надеясь, что после того удара, который был нанесен нашей семье, Вы не откажитесь исполнить мою ничтожную просьбу. Перед отъездом за границу я обращалась к г.Крупенскому с просьбой сохранить для меня три балета: «Фараон», «Эсмеральда», «Тщетная предосторожность» и первое действие балета «Фиаметта». Мне это обещали. Конечно, я не предполагала пробыть так долго за границей, но выступить на сцене в настоящее время мне неудобно, однако я не теряю надежды, что явится возможность выступить мне, если не в конце зимнего сезона, то весной. Теперь, мне известно, г. Крупенский предложил сам Бекефи просить Вас дать один из этих балетов для его бенефиса. Не желая обращаться к г. Крупенскому, который слишком большое зло сделал нашей семье и главным образом мне, вероятно, из благодарности за то, что я так часто за него заступалась, - и которого, конечно, я лично поблагодарю по возвращении, - я обращаюсь к Вам, Владимир Аркадьевич, с просьбой сохранить эти балеты для меня.
    «Тщетная предосторожность» - балет, который всегда давали редко, «Эсмеральда» - тоже, «Фараон» в прошлом году успели дать всего один раз, потому я прошу сохранить )их) за мной, тем более что в этом сезоне много пропускали балетных спектаклей, вернули «Дом Кихот», следовательно, можно обойтись и без этих балетов.
    Я не хочу верить, что это Ваше желание было поступить так с моим братом, и рада, если мне придется в этом убедиться. Не хочу верить, потому что Вы всегда уважали моего покойного отца и всегда были внимательны ко мне, хочу думать, что Вас заставили так поступить и не дали Вам подумать. Я Вас прошу, Владимир Аркадьевич, дать мне ответ, за что буду глубоко благодарна.

Искренне преданная Вам,
М. Кшесинская

  Хитро подвела сюда Кшесинская дело своего брата! А так как ссориться с министром и со мной ей казалось невыгодным, то в увольнении она решила обвинить не нас, а стрелочника Крупенского, - так ведь всегда лучше…
   Конечно, на подобное письмо я ничего не ответил. Самое лучшее в таких случаях – молчать. Дня через два после получения письма мне пришлось говорить об этом деле с великим князем Сергеем Михайловичем. Великий князь мне объявил, что Кшесинская будет очень обижена, если я дам танцевать другим балеринам ее балеты – «Дочь фараона» и «Тщетную предосторожность», тем более что, по его сведениям, Кшесинская собирается еще в этом сезоне танцевать их, если не самом конце зимнего, то в начале весеннего сезона. Я ответил, что не давая танцевать других балетов Кшесинской, мы лишаем репертуар ходовых спектаклей и возбуждаем о Кшесинской лишние разговоры, столь несвоевременные именно теперь. Но великий князь об этом не хотел и слушать и все повторял, что мы Кшесинскую обижаем, Уж действительно обидишь этого Тит Титыча!..

Затем я сказал великому князю, что на его бы месте вообще отсоветовал Кшесинской выступать в этом сезоне: не по времени это. Но разговор наш ничем не кончился. Каждый остался при своем мнении.

15 января в балете состоялось первое освобождение от крепостной зависимости – была поставлена «Тщетная предосторожность» с балериной О.О.Преображенской.

Еще накануне спектакля стали ходить слухи, что на нем что-нибудь непременно должно произойти. Преображенская узнала, что в наказание за исполнение многопольного балета Кшесинской должен произойти какой-то трюк с живыми курицами, которые по ходу действия должны находиться на сцене в особой клетке. Взволнованная Преображенская накануне пришла просить, чтобы в курятнике поместили не живых кур, а бутафорские чучела.

Я не придал этому значения, но на всякий случай просил Крупенского сделать до спектакля соответствующее внушение бутафору Мариинского театра Иману.

Однако инцидент с курицами все же произошел.
Во время представления не то из-за неисправности задвижки, не то еще почему-то, но только куры неожиданно вспорхнули в курятнике, вылетели и, к общей радости хорошо настроенной публики, стали метаться по сцене, не зная куда бежать.При общем смехе публики куры эти окончательно смутили балерину Преображенскую, которая, дабы о них не споткнуться, должна была соображать свои движения с неопределенной программой танцев резвившихся пернатых.

На следующий день в газете появилась заметка «Крупенский и две курицы» следующего содержания:

(одна курица Кшесинская, другая – Преображенская? – В.С.)

«Вчера в балете «Тщетная предосторожность» произошел любопытный случай с курицами. В первом действии в находящемся на сцене, по ходу действия, курятнике провалилась крышка, вследствие чего две курицы вылетели на сцену, соперничая в грации с балериной Преображенской. Г-н Крупенский нашел в этом инциденте невнимательное отношение к своим обязанностям бутафора Мариинского театра Имана и наложил на него штраф в 20 рублей».

Все это становилось в конце концов уже просто невыносимым…

Печать в большей части одобряла начавшееся раскрепощение балетов от оков, наложенных Кшесинской.

Однако 18 января (1906 г.) я уже получил от великого князя Сергея Михайловича гневное письмо следующего содержания:

Многоуважаемый Владимир Аркадьевич!
Так как Вы в настоящее время в Москве, а я сегодня выезжаю за границу, то я не мог Вас повидать, а потому и пишу. Когда в последний раз мы с Вами виделись, то Вы говорили, что вынуждены отдать Преображенской и Павловой балеты Матильды Феликсовны для ограждения ее от излишних нападок. Оказалось как раз наоборот: именно теперь, когда узнали, что Вы уступили просьбам врагов ее, в печати началась травля. Началось это на другой день, что у меня был с Вами разговор. Думаю, что многое тут творится не без участия некоторых из Ваших подчиненных. Таким образом, вышло наоборот, вместо ограждения – отдача на съедение врагам и завистникам.
   Вы неоднократно говорили, что с Матильдой Феликсовной так приятно служить и что Вы с ней так хорошо ладите. Действительно, среди всех Ваших врагов в театре она была одна, которая Вас защищала и была Вашим другом. Вчера я получил от нее письмо, в котором (она) просит Вам передать, что теперь, когда ее без всякого повода так глубоко оскорбили, Вы лишаетесь и этого друга. Вы сами знаете, как ей было тяжело служить на сцене до Вас, а теперь, после обид, которые ей нанесены и лично и в лице ее брата, ее положение будет невыносимое.

Уважающий Вас,
Сергей Михайлович.

После этого письма, мне, конечно, оставалось одно – посыпать пеплом голову и скорбеть, ибо, оказывается, я потерял единственного и последнего друга…
Забрав эти замечательные по откровенности письма, отправился к министру двора, чтобы и его посвятить в дела балетные.

Как ни опытен в житейском мире был министр, но письмам этим он все же немало подивился. Несомненно, что контакт между М.Ф.Кшесинской и великим князем Сергеем Михайловичем был полный и взгляды их сходились. На вопрос его – что я на эти письма ответил, я сказал министру, что ничего, ибо, по-моему отвечать нечего. В самом деле, я приговорен, и мне остается только безропотно подчиниться справедливому приговору. Посмотрим, что будет дальше.

29 января для прощального бенефиса Бекефи в первый раз без Кшесинской шла «Дочь фараона» с участием А.П.Павловой в роли Аспичии. Несмотря на большие цены, театр был совершенно полон. Монопольный балет Кшесинской, годами никем не исполняемый, возбуждал особый интерес публики и особенно балетоманов. Праздновали окончательное освобождение закрепощенных властной балериной любимых балетов.
В начале марта Кшесинская наконец вернулась из-за границы. Не зайдя даже в дирекцию и никого не предупредив, она стала приезжать в репетиционный зал и упражняться в танцах. В репетиционном зале она громко ругала дирекцию и повторяла, что пускай не забывают - она еще не умерла и добьется того, чего хочет, и брат ее, столь несправедливо удаленный из труппы, еще в этом сезоне выступит на императорской сцене и даже получит прощальный бенефис. Теперь вся работа Кшесинской заключалась в том, чтобы под каким-нибудь предлогом выступить еще этой весной в Мариинском театре и суметь вывести здесь же своего уволенного брата.

Разумеется, как и следовало ожидать, ход был найден через благотворителей. Несравненная прима-балерина любезно и безвозмездно согласилась выступить в благотворительном спектакле «Петербургского общества призрения неимущих детей».

15 апреля в Мариинском театре в благотворительном спектакле этого «Общества» и состоялся первый выход неувядающей М.Ф.Кшесинской. Шла «Тщетная предосторожность». Вопреки ожиданиям, сбора Кшесинская на этот раз не сделала, несмотря на то, что она танцевала в первый раз в сезоне. Великие князья Сергей Михайлович и Андрей Владимирович, весь год не ездившие в балет, на этот раз, конечно, появились и обратили на себя особое внимание публики подобным подчеркиванием своих отношений к Кшесинской. Все это делалось с поразительной бестактностью и, разумеется, вызывало немало разговоров, особенно когда Кшесинская, улыбаясь, подчеркнуто низко кланялась по направлению к царской ложе.

с.424
(Совещания балетоманов в курилке Мариинского театра – кабинете полицмейстера).
…Великие князья, хотя иногда и вполне сочувствовали балетоманам, но в курилку приходить не могли по этикету. Им же балетоманы не все сообщали откровенно, ибо иногда некоторые решения касались и артисток им близких – особенно М.Ф.Кшесинской, этой примы-балерины во всех отношениях, балерины самовластной, умной хитрой и влиятельной, которая сама имела большую и сильную партию как наверху, так и в публике, в печати и даже среди балетоманов, не посещающих курилки полицмейстера. Кшесинская вела свою политику, протежировала и дискредитировала тех танцовщиц, которых ей было выгодно, и зорко следила за могущими стать ей опасными конкурентками, - а ведь это не всегда согласовалось и желанием считавших себя главными хозяевами балета балетоманов. На этой почве различных иногда интересов Кшесинской и балетоманов возникали конфликты, доходившие до открытого объявления войны.

Война эта отличалась особой жестокостью и длительностью после отставки моего предместника, директора театров князя С.М.Волконского, принужденного покинуть пост из-за Кшесинской, которую он имел благородную смелость оштрафовать на 50 рублей за неисполнение его справедливого требования надеть полагавшийся по балету костюм. Штраф этот князю Волконскому приказано было отменить, после чего ему ничего не оставалось делать, как подать в отставку.

Вся эта глупая и жалкая интрига была подготовлена балетоманами, неверно рассчитавшими свои силы и сделавшими стратегические ошибки, а такая компания всегда проигрывается и непоправима.

По уходе князя Волконского балетоманы не хотели сложить оружия и войну продолжали. М.Ф.Кшесинской в 1901 году был объявлен бойкот. Ее хотели ошикать при первых выступлениях. Обе стороны противников деятельно вооружались и готовились к реительному сражению, но выиграть его не удалось по двум главным причинам. Во-первых, среди самих балетоманов обнаружился раскол, - это ведь довольно характерная черта русского общества вообще, из кого бы оно не состояло. Вторая причина неудачи балетоманов была та, что напугав вперед Кшесинскую и ее партию устройством открытого, заранее назначенного скандала в стенах Мариинского театра, они тем самым сыграли на руку Кшесинской, ибо на ее стороне оказалась полиция. А знаете ли вы, что такое полиция, да еще полиция, которой свыше приказано скандала в императорском театре не допускать?

- Это такой аргумент, - как говорит дон Базилио в «Севильском цирюльнике», - против которого идти трудно.

Кшесинской при первых ее выходах балетоманы пробовали шикать и свистеть, но делали это не дружно и довольно неопределенно. Некоторых из сидевших в верхних местах потребовали в участок для удостоверения личности. Личности были точно удостоверены и отпущены, но когда спектакль уже кончился. Остальные не рисковали подвергаться участи своих товарищей и шикали чуть слышно. Посторонняя публика, присутствовавшая на спектакле и не посвященная в тайны Мадридского двора, не захотела принять участие в скандале. Она заплатила деньги и желала смотреть балет и танцы Кшесинской, которая как никак, все же танцевала хорошо и сделал 32 тура на одном носке. Чего же больше?

Балетоманы теряли сражение одно за другим.
Кшесинская продолжала свои выступления, и после трех-четырех раз ее стали принимать уже без всяким протестов, а, напротив, с еще большими овациями, которые она мастерски устраивала себе всегда. С глупой головой вообще того не добьешься, чего она в жизни добилась… Надо правду сказать, это была настоящая работница, особенно по части техники. Она, как умная женщина, отлично отдавала себе отчет ав слабости мужчин, знала, что на сцене, на виду, должна показать товар лицом. Тогда многое простят, и те же балетоманы 32 тура без аплодисментов не выдержат.. Очень уж это их за живое задевает: ведь количество туров – событие немаловажное!

с.426-427
Введенные в московском балете в 1899 году удлиненные юбки вызвали большую сенсацию среди балетоманов московских и петербургских. Первые довольно скоро с этим фактом примирились, петербургские же сочли это за неслыханное по дерзости новшество и долго протестовали. В Петербурге особо короткие юбки надевала М.Кшесинская, ссылаясь на свой маленький рост, а в Москве – балерины Л.Рославлева и Е.Гельцер.

с.431
Балетоманы, придя вместе с Петипа в репетиционный зал, садились рядом сним у балетных зеркал и подбирали по соглашению с ним балетных артисток для исполнения балетов, причем от этих балетоманов часто зависело дать то или иное выдающееся место молодой танцовщице. Можно себе представить, какие побуждения руководили этими балетоманами при подборе тех или других исполнительниц; сколько слез, несправедливости, лицемерия должны были выносить обиженные артистки! Балетоманы эти, находясь, с одной стороны, в дружбе с полным хозяином балета балетмейстером Петипа, а с другой – с балетной печатью, делали невозможным какой бы то ни было протест. Надо было молчать и терпеть, и, конечно, благодаря этому не одна талантливая артистка была поставлена в условия невозможности проявить себя вовремя: годы и молодость проходили, а с ними и всякая надежда. Этим объясняется полный недостаток в Петербурге балерин в конце XIX и начале XX столетия, когда долгое время только Кшесинская занимала место балерины и когда для поднятия сборов приходилось выписывать балерин из-за границы. И это у нас, в Петербурге, где имелась балетная школа с такими выдающимися профессорами танцев, как, например, Иогансон!

с.457-458
9 февраля 1907 года, после репетиции фокинской «Эвники», Теляковский писал в дневнике: «Фокин, о котором наша администрация говорила как о неспособном фантазере, оказался несомненно талантливым балетмейстером… После этого балета мне стало ясным, почему против Фокина говорил Легат, этот бездарный балетмейстер… Фокина я вызвал к себе в ложу, похвалил и начал ему аплодировать до того, как аплодировали присутствующие». Фокин получил возможность самостоятельного творчества на казенной сцене. Это бесило Легата, превосходного преподавателя классического танца, знатока традиций, но заурядного хореографа. Вместе с Кшесинской, старым танцовщиком-премьером П.А.Гердтом и балетным режиссером Н.Г.Сергеевым он напиал жалобу на Фокина – нарушителя канонов. 16 апреля 1909 года Теляковский помечал в дневнике: «Записка эта, конечно, написана для того, чтобы протестовать против Фокина, успех постановок которого не дает спать Легату. Вообще рутина испугалась свежего воздуха и старается вести интригу…».

с.458
(Примечание публикатора мемуаров Теляковского, доктора искусствоведения Давида Золотницкого – мужа Веры Красовской):
КШЕСИНСКАЯ Матильда Феликсовна (р.1872) – танцовщица Мариинского театра с 1890 г. В 1896 г. переведена в разряд балерин. В 1904 г. уволилась и выступала на правах гастролерши до 1917 г. 21 февраля 1916 г. в Мариинском театре состоялся юбилейный спектакль по случаю 25-летия сценической деятельности Кшесинской. Выдающаяся танцовщица-актриса школы М.И.Петипа и Х.П.Иогансона, она пришла на сцену в год первой постановки «Спящей красавицы» и как исполнительница хранила верность заветам учителей. Ее деятельность пришлась на эпоху расцвета русского балетного театра. Кшесинская была противницей реформ М.М.Фокина и лишь изретка выступала в его балетах. Особое влияние Кшесинской в труппе объяснялось, впрочем не только высоким творческим авторитетом, безусловно заслуженным ею, но и интимными связями с наследником-будущим царем Николаем II,затем с великими князьями Сергеем Михайловичем и Андреем Владимировичем; за последнего она потом, в эмиграции, вышла замуж. В 1960 г. в Париже и Лондоне изданы мемуары Кшесинской «Танцуя в Париже». Теляковский посвятил Кшесинской мемуарный очерк «Тайны кулис. О подвигах Матильды Кшесинской» («Театр», 1923, № 23, 25 декабря, стр. 8-11). По словам покойного Вс.В.Теляковского, интригующее название было дано редакцией без согласия автора.

с.468
Слова мемуариста о «полном недостатке в Петербурге балерин» не соответствую действительности. Можно говорить лишь о том, что далеко не каждая получала это звание так же быстро, как М.Ф.Кшесинская: она пришла в театр из училища в 1890 г., а балериной стала уже в 1896 г.(6 лет). У других выдающихся петербургских танцовщиц разрыв между годом выпуска и годом производства в балерины бывал обычно дольше: у О.О.Преображенской 1889-1900 (11 лет), у В.А.Трефиловой 1894-1906 (12 лет), у А.Я.Вагановой 1897-1915 (18 лет), у Л.Н.Егоровой 1898-1914 (16 лет), у Ю.Н.Седовой 1898-1916 (18 лет), у А.П.Павловой 1899-1906 (7 лет), у Т.П.Карсавиной 1902-1912 (10 лет).

(Матильда боялась конкуренции и не давала хода молодым. Но монополия, по определению, загнивает. Правда еще в том, что на протяжении 16 лет, с 1890 по 1906 год, только 6 лет, начиная с 1900 года, наряду с Кшесинской была вторая балерина – Ольга Преображенская. Только в 1906 году, появились еще две балерины: Вера Трефилова и Анна Павлова.- В.С.)